В этом году исполняется пять лет, как ушёл из жизни учёный-археолог Нияз Мажитов. Наверное, главным своим достижением он считал то, что добыл материальные доказательства существования на месте городища Уфа-II (открыто в 1953 году краеведом Петром Ищериковым) города Башкорт. Вокруг этой гипотезы несколько лет шли споры. Об научных баталиях, мнимых сенсациях и ценных артефактах рассказывает археолог Владимир Иванов.
Нет авторитетов
Алексей Шушпанов, «АиФ-Башкортостан»: – Владимир Александрович, сегодня мы наблюдаем новый виток дискуссии. С чем это связано?
– Первооткрыватель и главный исследователь этого памятника Нияз Мажитов до конца жизни отстаивал гипотезу о тождестве городища эпохи средневековья Уфа-II и «города Башкорт», название которого он прочёл в сочинениях арабских авторов XIV в. Вокруг неё развернулась дискуссия, прерванная уходом учёного из жизни. В декабре 2018 года, выступая на научном симпозиуме памяти Нияза Мажитова, я предложил отнести нашу с ним незавершённую полемику к области историографии. Но в том же году увидела свет коллективная монография «К проблеме городов Южного Урала эпохи средневековья» под редакцией» Фларита Сунгатова. То, что ученики и последователи Мажитова подхватили его знамя, делает им честь.
– Что содержит монография?
– Цель работы – в полном объёме отразить материальную культуру городища Уфа-II и доказать его тождество с «городом Башкорт». Уже во введении авторы выступают с развенчанием выводов Иванова «и его компании». Всё это не ново и вполне банально. На сей раз в качестве дополнительного и нового аргумента в свою пользу они приводят в переводе и толковании Салавата Хамидуллина сведения о городе персидского автора XIV в. Казвини. Хотя откуда Казвини черпал свои сведения, исследователям до сих пор неизвестно. Кроме того, они пеняют на «слепое доверие Иванова и его единомышленников указаниям Гильома Рубрука на башкир как на кочевников, не имеющих городов». И удивляются, почему этому монаху-францисканцу можно доверять, а арабскому географу ал-Идриси нет. Логика как раз и заключается в том, что первый получал сведения о «паскатирах» от братьев-проповедников, «которые ходили туда до прибытия Татар». Тогда как второй, находясь на далекой Сицилии, получал сведения о «городах башкортов» из вторых-третьих рук от информаторов, о которых он сам ничего не сообщает.
– А как они оценивают ваши доводы?
– Характеризуя источники по теме, Сунгатов интерпретирует их по-своему - не только средневековых, но и их современных исследователей. Мои доводы, что эти города оказываются за пределами страны башкир и не принадлежат им, а всего лишь тесно связаны с ними, называются «надуманными». Таким, оказывается, является мнение Ирины Коноваловой – основного исследователя и переводчика текста ал-Идриси. Она ссылается на выдающегося этнографа Раиля Кузеева, который утверждал, что «основными занятиями башкир в XII в. являлись кочевое и полукочевое скотоводство, охота, в том числе пушной промысел, бортничество. Даже в XIII в. путешественник Вильгельм Рубрук отмечал полное отсутствие каких-либо городских поселений в стране башкир.
Мистика, да и только
– Этих свидетельств мало?
– В итоге автор делает вывод, что «все сведения средневековых авторов об отсутствии городов в стране башкир следует, на фоне имеющихся доказательств, приведённых выше, признать заведомо неверными и из последующих исследований они должны быть абортированы». И сам же подаёт пример: у него напрочь отсутствуют упоминания об источниках, исходящих из самой башкирской культуры, – исторических преданиях и родословных – шэжэрэ. Скорее всего, причина в том, что в них нет ни слова о каких-либо башкирских городах.
– Но ведь есть материальные артефакты их существования...
– В монографии говорится более чем о 12-ти тысячах фрагментах венчиков сосудов, которые принадлежат к нескольким археологическим культурам. Они относятся к разным временным периодам существования городища. Но делается вывод, что «население, которое основало это поселение, оставалось доминирующим по численности на всем протяжении раннего Средневековья». Смущает и плотность распространения керамических групп на квадратный метр, что вряд ли может соответствовать городскому статусу Уфа-II.
– Правда, что в ходе раскопок обнаружили клад?
– Это мистическая история. Во-первых, неясно время его находки. Сам автор указывает, что золотоордынские монеты в культурном слое городища находили трижды: по две – в 2006 и 2007 годах, ещё 15 – в 2008. Однако в материалах с раскопок в 2008 году речи о них нет. Зато перечисляются находки монет XIX и 20-40-х годов XX века. Но в 2016 году (!) выходит в свет статья Сунгатова с соавторами, из которой следует, что, оказывается, ещё в 2008 году им «вскрывался участок оборонительного вала к западу от основного раскопа (вблизи дома 132/4 по ул. Пушкина), исследованная площадь составила 88 кв. м. В квадрате вал/4 из обвалившейся после дождя стенки раскопа выпали монеты, которые первоначально залегали на глубине около 0,3 м».
Явные нестыковки
– Это же сенсация!
– Именно. Только непонятно, почему восемь лет скрывался факт находки столь «мощного» свидетельства функционирования «города Башкорт» в золотоордынское время. Сунгатов не учёл, «что первые два горизонта культурных отложений выхолощены земляными работами владельцев приусадебных участков». То есть жители усадеб, построенных с начала XIX в. на площадке археологического памятника, уничтожали верхние, золотоордынские слои, но клад монет почему-то не нашли. Более того, говоря о хронологии городища, по результатам определения возраста культурных отложений, отмечается, что «археологические даты поздних по времени бытования находок указывают, что городище было малообитаемым после IX в.».
– А как быть с тем, что на нём остались следы домов, мостовой?
– К архитектуре поселения тоже есть вопросы. Удивляет некий стандарт размеров двух десятков найденных «жилищ», которым авторы не могут дать объяснения. Так называемые «мостовые» вписаны в планировку сооружений, или, скорее, их планировка привязана авторами к «мостовой». Дата последней, определённая по радиокарбонному анализу, даёт вторую половину VI–первую половину VII веков. В таком случае весь комплекс жилищ должен быть датирован этим временем. Но упоминается, что возраст деревянной стены одного из домов относится к 328-389 годам н.э.
– Каким образом жилище IV века соотносится с мостовой VI-VII веков?
– Это не объясняется. Ещё более странным выглядит описание фортификаций городища, а именно М-образного вала. Утверждается, что аналогов ему нет. «Их нет и в раннесредневековых памятниках соседних территорий. Фортификационные сооружения Волжской Булгарии на западе, Кангюя и Хорезма на юге, прикамских городищ на севере обладают другими признаками планировки. Ясно, что насельники городища Уфа-II обладали самобытной школой военной фортификации, сформировавшейся, видимо, в цивилизациях за пределами Приуралья».
Зато такие равелины ( вспомогательное фортификационное сооружение, обычно треугольной формы, которое помещалось перед крепостным рвом между бастионами - прим.ред,) и редуты (отдельно стоящее укрепление сомкнутого вида, как правило земляное, с валом и рвом, предназначенное для круговой обороны от неприятеля - прим.ред.) хорошо известны в укреплениях пограничных русских крепостей XVI-XVII вв. для размещения артиллерии и организации эффективного обстрела пространства. Нам удалось отыскать план Уфимской крепости 1745 года, на котором четко видно это М-образное укрепление-редут, являющееся частью крепостных сооружений. Таким образом, с учётом сооружения вала на культурном слое его можно вообще отнести к XVII-XVIII векам.
– Какой вывод следует?
– Определение Уфы-II как города выглядит надуманным и умозрительным, если не сказать конъюнктурным. Сейчас, слава Богу, эта идея сходит на нет.
Литургии, скачки, ярмарки. Как отмечали Новый год в Уфе 150 лет назад 
«Мы - дети простолюдинов». Уфимец изучает родословные по церковным записям 
Кино, коньки и французская борьба. Как развлекались уфимцы сто лет назад 
От крупного землевладения до загородного дома. Как в Уфе появились дачи