«Хочу защитить Рудика от нападок». В Уфу приехала подруга Рудольфа Нуреева

В Уфе по приглашению руководства Башкирского театра оперы и балета побывала гостья из Санкт-Петербурга, подруга Рудольфа Нуреева Любовь Мясникова. Они познакомились в далёком 1958-ом и более 30 лет, до последних дней жизни легендарного танцовщика, поддерживали тесные дружеские отношения. Любовь Петровна поделилась воспоминаниями о знаменитом уроженце Уфы – для неё он навсегда так и остался Рудиком.

   
   
Фото: АиФ/ Светлана Истомина

Досье
Любовь Мясникова. Родилась в 1937 г. в Ленинграде. Окончила Ленинградский политехнический институт. Физик-экспериментатор, ведущий научный сотрудник Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе.

Бедный и страстный

Светлана Истомина, ufa.aif.ru: - Любовь Петровна, как вы познакомились с Рудольфом?

Любовь Мясникова: -Это было через год после его приезда в Ленинград - я тогда училась на третьем курсе Политехнического института. Однажды мамина подруга попросила: «Можно я приведу студента из Вагановского? Он такой несчастный, голодный, приехал из Уфы... Давай познакомим его с твоими детьми». И он пришёл к нам в 3 часа дня, а ушёл в 3 ночи. И с тех пор ходил к обеду каждое воскресенье. Помню, он ходил в продуваемом всеми ветрами пальтишке, из теплых вещей - один шарфик. Я и мой брат-близнец Леонид очень с ним подружились.

- Как он вёл себя? Как известно, Нуреев не был «белым и пушистым», тщательно выбирал круг общения…

- Я привела его в нашу разношёрстную студенческую компанию, где были и спортсмены, и люди прекрасно образованные, из интеллигентных  ленинградских семей – например, внук композитора Римского-Корсакова. И другие ребята, окончившие тогда единственную в городе английскую школу. Было время оттепели, мы жадно впитывали всё, что открылось, что ранее было недоступно. И вот появился Рудик: ему всё было с нами интересно и комфортно, он делился своими успехами и проблемами в училище, зная, что дальше это не пойдёт. Свой характер в нашем обществе он не демонстрировал. Но, поскольку его привела я, то чувствовала свою ответственность за него: успокаивала, если у него начинали раздуваться ноздри. Но «деревенщиной» или как-то ещё обидно в нашем кругу его никогда не называли. Он был интересен как человек из другого мира: физики-лирики, такое время было…

Рудик ходил с нами на пляж, где мы играли в регби. Сам не играл - опасался за коленки. Но относился к играющим с уважением – он ценил силу и здоровье.

   
   

- Вы видели его первые шаги на сцене?

- Да, Ленинград - город балетный, мы с одноклассниками были завсегдатаями Кировского (ныне Мариинского. – прим. редакции) театра, пересмотрели весь балетный репертуар. Я видела Рудика в выпускном «Корсаре»: этот страстный мальчик обращал на себя внимание, отличался от других ребят, которые танцевали хорошо, но ровно. К слову, преподаватель Вагановского Александр Иванович Пушкин и его жена Ксения Иосифовна считали его почти сыном.

«Будто умер близкий человек»

- Как вы, комсомольцы, отнеслись к его бегству?

- Помню тот июньский день 1961 года - закат, вечернее солнце… С парнем, с которым мы занимались подводной охотой, едем на автобусе в город… Только подумала, что надо бы договориться о следующей встрече, как у меня возникло странное чувство… Забыв о всем, бегу по улице Чайковского и слышу телефонный звонок. В пустом городе он звучал очень отчётливо. Добегаю до квартиры и понимаю – звонок нам. Влетаю в комнату, хватаю трубку и слышу: «Рудик остался за границей». Я роняю трубку… Это был удар, ощущение, что умер близкий человек. В тот момент я думала, что мы больше никогда не увидимся.

Но я точно знаю, что у Рудика не было планов остаться в Париже. Он сделал некоторые покупки, которые хотел отвезти в Ленинград: игрушечную железную дорогу, синюю ткань для костюма Фархада, которого он должен был танцевать в «Легенде о любви» в постановке Григоровича. Он попросил политическое убежище в аэропорту во Франции, когда представитель КГБ сказал, что ему надо не в Лондон, куда летела вся труппа, а в Москву, так как якобы его вызывают для выступления в Кремлёвском дворце. Рудик испугался, понял, что это наказание за то, что позволял себе гулять с французами, ходить одному по Парижу, возвращаться поздно домой. Подумал, что станет «невыездным» и кинулся к полицейскому...

- Когда вы встретились в следующий раз?

- Через 26 лет, в 1987 году. В Ленинград приехала его парижская подруга Франсуа Дус, и Рудик попросил её связаться с нами и узнать, почему его мама в Уфе не берёт трубку. Зная, что номер прослушивается, Дус пыталась дозвониться до Уфы из автомата (хотя его тоже прослушивали), но всё было безуспешно. Поэтому она взяла с меня слово, что я дозвонюсь до Фариды. Но и мне это не удалось…

Тогда я попросила о помощи своего приятеля, который ехал в Уфу. С уфимским коллегой он сходил к Фариде. Потом звонит: «Если бы Рудик видел, в каком состоянии мама, он не смог бы больше танцевать…». Ситуация и впрямь была ужасная: у матери инсульт, глухонемая сестра Лиля попала под машину и лежит, её дочь Альфия без мужа растит ребенка…

Я тогда была в археологической экспедиции в Ташкенте, оттуда написала Рудику (из Питера письма не доходили), рассказала всё как есть и отметила: если решишься приехать, гарантий безопасности нет (семь лет с конфискацией ему никто не отменял). Возвращаюсь домой, а мама говорит: трижды звонил Рудик, сказал, что приедет и просит встретить его в Москве. И добавил, что на всякий случай заручился поддержкой Жаклин Кеннеди. Сказал ей: если что, Джеки, выручай.

- И вы поехали?

- Конечно, хотя как сотрудник закрытого института не имела права. Приезжаю в Москву, в Шереметьево и вижу толпу иностранных репортёров (наших нет) и охотников за автографами. Объявили рейс из Парижа, все ринулись туда. Рудик вышел в щегольском зелёном берете, пальто «в ёлочку», на шее - узорчатый шарф. Увидев меня в очках, похвастался: «Любаха, смотри, у меня целы все зубы и я не ношу очки!». А, заметив репортёров, пошутил: «Хочешь, поделюсь своей славой?». Я же поймав на себе объектив камеры, намеренно уронила перчатку и, наклонившись за ней, ответила: «Нет-нет, машина ждёт».

Я его провожала потом из другого аэропорта (Домодедово) в Уфу. Рудика поразила обстановка в аэропорту - люди вповалку лежали на полу. Переступая через них, он растерянно повторял: «Калькутта... Калькутта»… С ним прилетели какие-то люди, я предложила оставить их в Москве, а мне поехать с ним в Уфу. Но он отрезал: «Не надо, пусть работают». Мы вместе купили для его семьи гостинцы, подарки. Рудик всё хотел взять «Мартини», но я сказала: лучше закуску.

Как он потом рассказал, мама его не узнала и усомнилась: «А он настоящий?». Но на следующий день, когда её спросили, кто это был, Фарида уверенно ответила: Рудик.

Жаждал помогать всем

- Его тяготило «незнатное» происхождение, нищее детство?

- Возможно… По возвращении из Уфы в Москву, куда приехал, чтобы повидаться с Рудиком, и мой брат Леонид, мы все поехали из аэропорта в  гости к семье Лиепа. Пока мы ехали на такси, Рудик признался, что всегда завидовал нам: «Вы родились в культурной столице, у вас интеллигентные родители, вы могли читать любые книги…». Но, если честно, тогда мы все были на равных, я даже одно время чувствовала неловкость из-за того, что папа был проректором Технологического института.

При этом Рудику нравилось демонстрировать свой круг общения. Он был горд пригласить меня в гости к Жаклин Кеннеди, к другим знаменитостям, когда я приехала на научную конференцию в США.

- Правда, что при всём богатстве Нуреев был весьма прижимист?

- Я бы не сказала… Зачастую это был стёб и эпатаж. Например, он говорил: «У нас капитализм - один пакетик чая на два стакана» (смеётся). Мы дома до сих пор это вспоминаем…

Он мог себе позволить пользоваться чужой щедростью. Как-то я спросила: почему ты Дус не даёшь деньги, она столько тратит на тебя? «Я даю ей больше – своё имя», - ответил он. Рудик был очень ранимым изнутри, и весь его показной эпатаж – всего лишь защита, бравада. Когда была возможность быть собой, он был добрым, жаждал всем помочь. В Париже он дал мне банковскую карту и попросил купить блузки всем танцовщицам, с которыми он танцевал в Кировском. Всегда думал, какой подарок сделать маме, говорят, даже королева Иордании возила в Уфу шубы, правда, Фарида вряд ли носила их (смеётся). Он помогал всем, кому мог, в том числе коллегам - устроиться на Западе.

- Как сегодня работает Фонд Рудольфа Нуреева?

- На самом деле, в отличие от того как подано в некоторых фильмах (якобы деньги разворованы), я как представитель фонда утверждаю, что они расходуются по назначению. В завещании Рудик указал, кто вправе распоряжаться финансовыми потоками, давать добро на траты в России - это балерина Нинель Кургапкина и я. И наши просьбы, как правило, удовлетворяли: средства выделяли на стипендии танцовщикам, на преподавателя современного танца для Вагановского училища, на фестивали и семинары памяти Рудольфа, фильмы о нём, книгу «Рудольф Нуреев – три года на сцене Кировского театра» и пр.

- По-вашему, справедливо распорядились недвижимостью Рудольфа?

- Поскольку Рудик долго жил с нансеновским паспортом и только в последние годы получил австрийское гражданство, было очень сложно с налогами. Поэтому он распорядился всё продать, а деньги направить в фонд. Всем сёстрам досталось «по серьгам», племянникам - по 200 тыс. долларов. Дочь Розы Гузель посчитала, что он, будучи уже не в добром здравии, отписал мало, и подала в суд. Ей дали миллион долларов, чтобы от нее откупиться, потому что Фонд (американский) не мог работать, пока идет суд. Она живет во Франции. Роза умерла в Монте-Карло, на вилле Рудика.

Мечтал о мгновенной смерти

- Когда вы узнали, что он смертельно болен?

- В первый его приезд после 28-летней разлуки моя мама спросила: «Рудик! У вас есть все: гениальное мастерство, слава, почет, богатство. О чём вам ещё мечтать?» «Жить! Жить! Жить!» - страстно ответил Рудик. Тогда мы и представить себе не могли, что он смертельно болен. А в его последний день рождения, который он праздновал у нас, 17 марта 1992 года, мы знали это наверняка. Моя сестра Марина, врач, сказала: у Рудика СПИД, я вижу по его лицу...

Он мечтал умереть в одно мгновение, на высшей точке. Как-то во время катания с ним по морю (мы с мужем последнее его лето провели на его острове  Ле Галли в Средиземном море) он вдруг направил водный скутер прямо в скалу, но в последний момент затормозил и спокойно порулил к берегу. Позже, когда Рудик дирижировал в «Метрополитен–Опера», кто-то сказал, что он хотел бы умереть сейчас, на сцене. Он хотел уйти на взлете, но не удалось…

- Любовь Петровна, как вы относитесь к отмене балета «Нуреев» в Большом?

- Моё мнение не может быть адекватным, потому что я не видела балет. Из того, что я читала, и со слов тех, кто видел, могу судить, что музыка и танец  в нём прекрасны. Остальное – политический плакат, не уместный в театре. Говорят, балет не хотели показывать вообще, но Абрамович заплатил большие деньги за то, чтобы он состоялся. Юра Фирсов, скульптор, был на премьере, говорит, что присутствовал весь творческий и политический бомонд, вся светская Москва, и все восприняли восторженно, кричали «браво!». Почему его сняли? Люди, бывшие на спектакле, рассказывали, что одним из элементов декорации на заднике крупным планом был член Рудика. Кто-то говорил, что это было одну секунду, кто-то - что вообще не было. Якобы фотохудожнику за это заплатили большие деньги. Вот это зачем? Впрочем, сегодня это, похоже, в тренде. Как в балете «Чайковский»: композитор в ночном одеянии тащит в кровать мальчонку. Я убеждена, что акцент на ориентации гениев неуместен, нам всё-таки интересно в них другое.

- А как вам памятник Нурееву в Казани работы Зураба Церетели, который, к слову делал его для Уфы?

- Честно? Нееее… Мне по душе работы Юрия Фирсова, который, кстати, сделал много эскизов для будущего памятника. Он же является автором мемориальной доски, которую мы в апреле установили в пос. Раздольном Приморского края – это официальное место рождения Рудика. Эту работу, кстати, тоже оплатил Европейский фонд.

Что интересно: нашлись те, кто опять же узрел в этом негатив. Одна тётка громко возмущалась: «Почему доску ему, перебежчику, почему не Будённому – он служил здесь!». Говорю: «Установите Будённому, не возражаю, а я два года билась за эту доску, прошла судебную тяжбу»...

Поэтому я вижу своей миссией защитить память Рудика от нападок: изменник, гей, сноб... В первую очередь он – достояние мировой культуры. И только близкие знают, что у него были нежная, ранимая душа и доброе сердце. Для нас он навсегда остался нашим другом Рудиком, гениальным танцовщиком с неуёмной жаждой творчества, безумно любившим сцену и саму жизнь.