Начав в середине 60-х фотографом в республиканских СМИ и сделав себя имя, он неожиданно для многих (и для самого себя!) возглавил «Башфото-Нур». В 1983 году был назначен директором Русского драмтеатра, а в 1998-м – Театра оперы и балета и одновременно – замминистра культуры. В начале ноября Вячеславу Стрижевскому исполнилось 80 лет. Он по-прежнему увлечён фотографией: снимает, организует выставки и выпускает фотоальбомы.
Из детства
– Вячеслав Александрович, вы родились в Москве, но уже через год оказались в Башкирии. Что-то помните из раннего детства?
– В конце 1941-го мы, эвакуированные, поселились в Ключарёво. В марте 42-го погиб папа. От него остался только групповой снимок, на котором я его вычислил – мы с ним очень похожи. Сейчас вспоминаю: в такое жестокое время мама одна с тремя мальчишками... Но было счастье. Домик маленький, но тёплый и уютный, мы росли в любви.
Когда я учился в четвёртом классе, переехали в Уфу, я пошёл в 21-ю школу. Она тогда размещалась в небольшом двухэтажном доме на углу Цюрупы и Кирова. Учителя у нас были замечательные.
– У вашей мамы непростая судьба…
– Её первого мужа, 25-летнего парня, арестовали как врага народа и расстреляли. На девятый день на ул. Сталина, 63 (ныне – угол Коммунистической и Крупской) пришли арестовывать и маму. Нужны были понятые. Энкавэдэшники остановили двух ребят на улице: «Будете понятыми. Распишитесь и уйдёте». Один из них стал потом моим отцом…
Много лет спустя мне разрешили ознакомиться с её делом. В списке конфискованных вещей: кровать железная, детские вещи, ещё что-то и… убило – «платок носовой – один». Помню, много позже прочитал «Один день Ивана Денисовича» и говорю: «Мама, я такую книгу прочитал! Такая страшная жизнь!». Начинаю рассказывать, а она останавливает: «Не надо. Я всё знаю. Как-нибудь потом». Но больше этой темы мы не касались. Мама пострадала вдвойне – ещё и от родителей мужа, когда он привёз её, беременную к ним в Москву. Её не признали и не пустили в дом. Это был удар!.. К сожалению, до реабилитации мама не дожила.
Когда меня спрашивают, что такое Родина, всегда говорю, что для меня это могила матери – два метра земли.
Родина для меня это могила матери – два метра земли.— АиФ
Очень важная персона
– О чём вы мечтали, кем хотели стать, окончив школу?
– После семи классов – 14 лет, какие мечты? Большинство в этом возрасте не имеет ни малейшего понятия о том, что дальше. После войны случился кадровый голод, и мингеологии установило студентам Геологоразведочного техникума повышенные стипендии. Туда мама меня за ручку и привела. Стать геологом, правда, не получилось, здоровья не хватило. Устроился фотолаборантом в НИИ. Осенью 1963-го опубликовал свой первый фотоснимок, вскоре меня приняли на работу в молодёжную газету «Ленинец», руководимую Рами Дашкиным. И почти сразу стали привлекать к съёмкам первых лиц.
– Лишнего слова не скажешь?
– Помню, в 1965-м приехали секретарь ЦК КПСС Дмитрий Устинов и министр авиационной промышленности Пётр Дементьев. Фотокор влез в разговор, понятно, его сразу отстранили. Работа дисциплинировала... Однажды обращаюсь к курировавшему меня секретарю обкома Тагиру Ахунзянову с просьбой, чтобы для хорошего кадра гости встали на ступеньки. А он мне: «Обратись к Мидхату Закировичу (Шакиров, первый секретарь Башкирского обкома. – Ред.), а то он на меня может собак спустить». «А если на меня спустит?». «Тогда я тебя защищу», – такая вот субординация. Зато сейчас выговариваюсь.
Проспект Октября. Из книги «Город над Агиделью». 1978 г. Фото: Из личного архива/ Вячеслав Стрижевский– Уже во время учёбы в институте вы были известным в городе фоторепортёром. Имели с этого преференции?
– Конечно. Однажды меня срочно вызывают на съёмку в Булгаково, на дачу Шакирова. А как, спрашиваю, добираться-то?.. Вскоре я, как важная персона, стал приезжать на занятия на личных «Жигулях». Поначалу и занятия пропускал, хотел успеть всё. Но на партсобрании одна из преподавателей возмутилась: «Что за студент такой: хочет – ходит на занятия, не хочет – не ходит. На машине приезжает…». Тогда завкафедрой Суфия Кусимова сказала: «Если надо пропустить лекцию – пропускайте мою, а к Любови Никаноровне ходите».
– Как вы подготовили свою первую книжку?
– В период работы в журнале «Башкортостан кызы». Тагир Ахунзянов меня туда рекомендовал, а мне сказал: «Иди, там поэтессы научат тебя башкирскому языку». Я переехал из своей населённой крысами старой «лаборатории» под лестницей, ещё и оборудование новое дали. Начал снимать на цветные слайды красивые места в Уфе, природу, знаменитых людей. Поэт Рами Гарипов заставил меня писать под снимками текстовки. В 1977 году, в одну из встреч с Ахунзяновым говорю, что набрал цветных кадров на целую книжку. Тагир Исмагилович заинтересовался, долго рассматривал их, а вскоре попросил кое-что доснять, Гилемдар Рамазанов написал текст. А потом за два месяца сделали первую цветную книжку в Башкирии.
Роман с театром
– Ваша работа на посту директора Русской драмы – отдельная большая глава. Каким спектаклем, поставленным в те годы, гордитесь?
– История с Русской драмой удивительно театральна. Ведь все тогда были против меня: как же, «с улицы фотографа взяли». До тех пор, пока не пошли удачные спектакли. Я наделал столько глупостей, что меня вполне можно было бы выгнать: принимал решения, как бы думая, что я в «Башфото». Если бы не удача с Михаилом Рабиновичем… Он предложил поставить спектакль. Когда объявили, что «Пять романсов в старом доме» поставит Рабинович, помощником будет Владимир Тромпетт, а музыку напишет Сергей Миролюбов – все из СТЭМа (Студенческий театр эстрадных миниатюр Авиационного института. – Ред.), мне высказали: «Вы что, из орденоносного республиканского театра хотите СТЭМ сделать?!».
Но надо отдать должное нашим ведущим актёрам – «старикам»: они первыми поняли, что мы устраиваем маленькую художественную революцию. Все, не сговариваясь, говорили примерно одно: «Вячеслав Александрович, вы угадали». Я и сам это почувствовал. Помню, в годы перестройки после наших гастролей в «Вечернем Вильнюсе» вышла рецензия с общим выводом: «Мы в газетах и на телевидении Россию пинаем, они и сами себя бичуют, но, увидев спектакль, мы поняли, что если в далёкой провинциальной Уфе театр ставит такие спектакли, значит, в России, несмотря ни на что, всё будет хорошо».
– Спектакли Русской драмы нравятся… И одновременно – нет. «Фабричная девчонка» – очень грамотно, правильно, хорошо – при мне не было такой культуры постановок. Но девочки все одинаковые (я был на премьере, сейчас, возможно, по-другому). То же – в «Старом доме». Нет, вероятно, пока у молодёжи достаточного опыта. А вот спектакль «Луна и листопад» по повести М. Карима очень понравился – есть там эмоциональная жилка, что является стержнем всего театрального действа – Рабинович всегда умел находить грань между фактами и эмоциями.
Балет в Башопере радовал и радует, а вот опера беспокоит. Сейчас что-то меняется. Ильдар Абдразаков поставил «Аттилу», меня спектакль очень взволновал, два раза посетил его. Пожалуй, для меня это самое сильное музыкальное впечатление последних лет. Или посмотрел оперу «Дон Жуан», потом почитал в сети, о чём она – оказалось совсем о другом. Не люблю, когда переделывают автора. Можно по мотивам сделать, омолодить, но там напридумывали… Хотя, конечно, музыка Моцарта выше текста. Так часто бывает, в том числе в нашем театре.
Опера «Риголетто»… Эльвира Фатыхова рвёт душу. Вижу её через телеобъектив – слёзы настоящие! Вот уровень актёрского мастерства! А когда-то… Помню, в Турции сидим с Бюльбюль-оглы (министр культуры Азербайджана и председатель фестиваля «Тюрксой»), обсуждаем: надо нашей блистательной Фатыховой поработать в Турции. «Да вы что? Не отдам!», – говорю. Бюльбюль мне тихо: «Вячеслав Александрович, отпустите, не портьте девочке судьбу. Она вернётся, но уже большой артисткой». Сто раз он был прав, а я тогда не понимал. Поработала Эльвира в Турции, во Франции. Сейчас, слушая её, ощущаю себя где-нибудь в Вене.
– А что вас заставило обратиться к мемуарам?
– Тоска по театру… Конфликт с вице-премьером ускорил мой отъезд в Москву. Но я хотел уйти достойно. Тем не менее, это, конечно, счастье, сидеть за одним столом с Михаилом Ульяновым, Александром Калягиным, Григорием Гориным, Марком Захаровым... Дневниковые записи у меня остались. Написал 250 страниц и уверен, что могу ещё столько же…
– У вас есть жизненный принцип, которому стараетесь следовать?
– Как-то, будучи директором «Башфото» (полторы тысячи человек в подчинении!), я с кем-то крепко поссорился. Жалуюсь матери – мол, накажу его. А она, прошедшая тюрьму и ссылку, вдруг советует: «Сынок, если хочешь быть сильным, будь добрым!». В последующей жизни я старался никому не мстить, хотя по должности имел такую возможность.
