Пьесы уфимского драматурга Наталии Мошиной активно ставят в театрах по всей стране, от Москвы до Южно-Сахалинска. В интервью UFA.AIF.RU она рассказала о том, как рождаются ее работы, допустим ли мат в литературе и к чему она не может оставаться равнодушной.
Первый успех в 29 лет
Юрий Татаренко, UFA.AIF.RU: Наталия, помните, как вы начали писать пьесы? Кто ваши первые слушатели?
Наталия Мошина: Мама мои первые опусы встретила без восторга. Как-то показала ей страничку прозы, ожидая похвалу. А она спросила, что будет дальше – и с тех пор я ей ничего своего не давала прочесть. И вообще, для того, чтобы кому-то что-то показать – до этого я созрела только в 29 лет. Я написала пьесу «Треугольник». Решила, что этот текст вроде ничего получился – но что дальше? Откуда-то я знала, что напрямую в театр пьесы отправлять бесполезно. Там самотек обычно не рассматривается. Я погуглила тему современной драматургии и попала на сайт «Новой драмы». И отправила по указанному там электронному адресу свою пьесу. Спустя какое-то время мне на мейл пришло письмо от Александра Родионова: «Вы не против, если ваш «Треугольник» мы отправим на конкурс «Любимовки»?» Это было какое-то чудо. Так в 2004 году я впервые оказалась в Москве на этом фестивале.
– Кому-то подражали на первых порах – вольно или невольно?
– Нет. Видимо, потому, что попала на «Любимовку» в довольно солидном возрасте. Писать про жизнь дворян и помещиков, обчитавшись Чехова и Островского – все это осталось в золотом детстве. Так что эпигонства после Москвы я избежала. Читала пьесы и думала: как классно написано – но я напишу про другое и по-своему.
Когда можно «врезать по матушке»
– Про многие пьесы «новой драмы» можно сказать: «Я полагаю, мат здесь неуместен». А вы как думаете?
– В пьесах, как в жизни. Бывает, человек матерится через слово – но это так вкусно, так забавно, так обаятельно! Ты просто смеешься и мата не замечаешь. А кто-то ругается – и это не вызывает ничего другого, кроме отторжения. Так и в пьесах – бывает, мат так искусно вплетен в текст, что взгляд спокойно по нему скользит. А иногда видно, как автор говорит сам себе: а давай-ка я тут врежу по матушке… То есть пьеса – сделана, приемы видны.
Сама я мат почти не использую. А вот жизни, если честно, выражаюсь. Это не очень хорошо, но бывает. В пьесе «Жара» про молодых радикалов много экспрессии. Я начала писать ее без нецензурщины. Когда прочла в сцене захвата заложников выражение «черт побери», то поняла, что это не по правде. В итоге в «Жаре» много мата. Но он появляется в крайних случаях. Эту пьесу поставили в московском театре «Практика» и пермском «Сцена-Молот» - без купюр.
– Как долго работаете над текстом? Финал пьесы вам известен заранее – или он рождается в процессе?
– Сначала возникает идея пьесы. Потом ты ее долго-долго обдумываешь. Не все идеи превращаются в пьесы. Сочиняю историю месяц, два, три – записывая какие-то реплики персонажей. Когда сюжет полностью готов, садишься и работаешь – очень быстро: дня 3-4, неделю максимум. Потом пьесу нужно отложить на месяц, а лучше – на два. Ну, и смотришь после свежим взглядом, начинаешь править.
Обычно мне понятна кульминационная сцена. У меня такого не было – «Ой, персонаж меня повел за собой и куда-то там увел! И внезапно обнаружилось, что пьеса закончилась совсем не так, как было задумано!» (смеется).
«Пылесосила – и вдруг пришла идея»
– Вы написали сценарий для фильма «Потерянный остров». Он очень сильно отличается от вашей пьесы «Остров Рикоту». Как так вышло?
– Мы очень активно работали в тандеме с режиссером Денисом Силяковым – год без малого. Я даже настаивала, чтобы указать его соавтором – он внес огромное количество творческих предложений. Вообще, Денис – героический человек. Снял фильм за свои деньги, организовав экспедицию на Сахалин!
Эта история началась с того, что в 2015 году режиссер Виктория Доценко поставила «Остров Рикоту» в Центральном Доме актера. К слову, спектакль идет до сих пор, ездит по фестивалям. И однажды его увидел Денис. Его поразила история, рассказанная в пьесе. А он оканчивал Высшие курсы режиссеров и сценаристов у Валерия Ахадова и нужно было что-то снять в качестве дипломной работы. Силяков связался со мной через соцсети, потом приезжал в Уфу на встречу. А сценарий уже писали удаленно. Главная тема пьесы – «попали ноги в пилораму», есть такая старая шутка. Человек оказывается в такой ситуации, когда не может сделать ничего для того, чтобы из нее выбраться.
– В «Острове Рикоту» москвич переехал на пмж на Сахалин. А вы бы куда хотели уехать? Были идеи на тему дауншифтинга? Где для вас лучшее место на Земле?
– Будь моя воля, я бы, пожалуй, переехала на южный берег Крыма. Конкретно – в Гурзуф. Иногда представляю себе домик на берегу моря, выходишь на крыльцо – и перед глазами розы, розы, розы, абрикосы, виноград… Ну, а пока выписала себе множество семян разных цветов – засажу весной весь дачный участок. Прошлым летом после очень долгого перерыва ездили с младшей сестрой Татьяной в Гурзуф отдыхать, на неделю – абсолютно райское место.
– Как возник замысел пьесы «Розовое платье с зеленым пояском», поставленной в прошлом году во МХАТе имени Горького?
– Это было очень внезапно. Я пылесосила в квартире. И вдруг пришла идея написать монолог взрослой Наташи, героини чеховской пьесы «Три сестры». Сразу подумала, что его наверняка давно уже кто-то сочинил, потому что идея рассказать о событиях с точки зрения Натали показалась мне очень очевидной. Погуглила – ничего подобного. И я принялась за работу. Сочиняла пьесу очень долго. В кино есть такое понятие – заклепочник. Это тот, кто при виде танка на съемочной площадке кричит, что заклепки на люке – неправильные! Для меня тоже крайне важно соответствие деталям исторической эпохи. Я изучила историю создания «Трех сестер». Оказалось, прототипами Прозоровых могли быть учительницы-подвижницы из Перми. И я погрузилась в историю Перми начала ХХ века – как звали городского голову, губернатора, кто приезжал туда на гастроли, как называлась главная гимназия и так далее.
Про «адское озлобление и неравнодушие»
– Все три золовки Наташи представлены у вас весьма нелицеприятно…
– Это с точки зрения Наташи, практичной женщины, прочно стоящей на земле, мечтающей о простом женском счастье – семье, детях, доме. А грезы родни о светлом будущем России ей непонятны. В итоге Наташа осталась у разбитого корыта и работает в 50 лет уборщицей - для меня тут все логично. А что она еще умеет делать? Наташа с моей точки зрения – не охотница за богатством. Поэтому она никого не окрутила и ни в какой Париж не сбежала.
– Как вам кажется, много ли в Наталье Прозоровой от Наталии Мошиной?
– Что-то точно есть. Может быть в плане практицизма... Хотя в целом я не считаю себя чересчур практичной. Вообще, конечно, в каждом, даже совершенно отрицательном персонаже, обязательно есть частичка автора. Ты подсознательно сливаешь в героя свою темную сторону…
– Что вам не все равно? Вот ваша Наташа называет золовок всеравношками…
– Мне не все равно, что люди почему-то постоянно лгут. Не понимаю, почему страдают беспомощные создания – дети, животные. Мне не все равно, что вокруг какое-то адское озлобление, что люди перессорились – в том числе и по политическим мотивам. Понять и принять что-то или кого-то – это непросто. Но это необходимость. А у нас до сих пор воюют – но уже не красные с белыми, а потомки нквдшников с потомками жертв репрессий, которые часто сами были нквдшниками. Один миф борется с другим мифом…
– У вас 12 пьес. Не планируете собрать их под одну обложку?
– Этот проект был очень близок к реализации – в Уфе в 2016 году. Но, в силу разных обстоятельств, тот сборник не вышел. И теперь я понимаю, что это было к лучшему. Потому что в него попали бы только ранние мои пьесы. А мне кажется, что лучшие пьесы я написала как раз после 2016 года. У меня тогда случился долгий перерыв, не писала пьес пять лет, даже идей никаких в голове не рождалось. Просто литератору не надо работать копирайтером, а я как раз им и работала. И обилие текстов по работе не оставляло в голове места для новых пьес. Поэтому 6 лет назад я уволилась. Если бы тогда не решилась, так бы, наверное, и работала копирайтером…
Про отсутствие постановок на родине
– Недавно Дмитрий Данилов написал пьесу о пандемии «Выбрать троих» - ее тут же напечатал «Новый мир» и поставили в нескольких театрах. А вас как драматурга интересует ультра-современность?
– Прекрасный вопрос. Николай Халезин на одной из сценарных онлайн-конференций рассказывал, как устроен театр в Англии. Там торжествует принцип «Утром в газете – вечером в куплете». Все значимые события переносятся на сцену – через два месяца буквально! И эта новая пьеса на злободневную тему может идти совсем недолго, но творческое осмысление происходящего в мире – произошло. И об этом сказано со сцены. Большинство российских театров к этому не готово. Меня все происходящее в стране и за ее пределами очень волнует, но … Видимо, я нахожусь под гнетом «великой русской литературы». Есть страх, что моя позиция по какому-то актуальному вопросу возобладает над художественным, и получится агитбригадный текст. Нужна дистанция – и временная в том числе.
– Не обидно, что вас не печатают и не ставят в родном городе?
– Знаю большое количество современных драматургов разного возраста, очень талантливых – и среди них довольно мало тех, у кого есть постановки в их родных городах. Хотя их пьесы могут идти по всей стране. Я к отсутствию интереса уфимских театров отношусь спокойно. Уж лучше так, чем вот эдак: «Пьеса, конечно, дерьмовая, но написала уфимка, так что надо ставить». Я против каких-либо разнарядок и принуждений. Мечтаю о том, что какой-нибудь режиссер загорится и возьмет в работу мою пьесу. Режиссерская инициатива – вот что главное.
В Уфе у меня была единственная постановка, в 2012 году – тогда Михаил Исакович Рабинович поставил в Русдраме «К звёздам».
– Вы эксперт Уфимского центра драматургии и режиссуры – чем занимаетесь?
– ЦДР существует с 2014 года, чему я очень рада. Там, скажу без ложной скромности, собрались настоящие подвижники, великие люди. Жаль, Алия Яхина, первый директор центра, переехала в Москву. Сейчас Центром руководит Полина Шабаева, прекрасная актриса. Центр регулярно проводит читки, фестивали, семинары драматургов. Так что в Башкирии очень активно растят новых интересных драматургов. К примеру, Ангиза Ишбулдина возглавляет детский семинар «Драмквадратик». Я вела молодежный семинар «Большая пьеса», мы довели до ума две прекрасные работы, Антона Бескоровайного и Леры Ворониной.
Об осмыслении современности
– Сейчас выходит немало прозы про 30-е годы ХХ века – Яхина, Быков, Терехов, Прилепин. А вот про Великую Отечественную – ничего нет.
– И 90-е до сих пор не слишком осмыслены в нашей культуре. Можно назвать навскидку разве что «Ненастье» Иванова. И прекрасную пьесу Виктории Костюкевич «Рашен Лалабай» – помню дивную читку на финале «Ремарки» в 2018 году, проходившем тогда в Уфе. 90-е для прозаиков и драматургов – словно русский макабр: «Ой, лучше не смотри туда – там слишком темно! Не заглядывай в эту бездну, иначе она заглянет в тебя!»
– Принято считать, что психологи знают людей, а литераторы – жизнь. Выходит, вы, как дипломированный психолог и успешный драматург, знаете про нашу планету очень много?
– Ну, как психолог, я никогда не сравнюсь с Достоевским! И со Львом Толстым (улыбается). Даже так скажу: психологическое образование мне как драматургу периодически мешает.
– Знакомый литератор заново перевел мольеровского «Тартюфа» - вроде как переводы этой легендарной пьесы за сто лет устарели. А вы что думаете о том, что пришла пора сделать героев классических пьес ближе к современному зрителю?
– Вопрос, конечно, интересный… Помните фильм «Ромео и Джульетта» с Ди Каприо, снятый в середине 90-х? Там звучит язык Шекспира. А все реалии вокруг героев были современными. И шекспировский текст, очень музыкальный, этому никак не мешал. Возможно, сегодня можно было бы сделать точечные замены – внести новые фразеологизмы, каламбуры, сравнения – но не переписывать классику от и до.
Стало известно, почему не выбрали подрядчика для театра кукол в Уфе 
В Уфе пройдет премьера фильма с Рудольфом Нуреевым, утерянного 40 лет назад 
В 2023 году в Уфе пройдут гастроли театра имени Вахтангова 
Назначен музыкальный руководитель Башкирского театра оперы и балета